Есть такая песня...Damaged People называется. И я ее безумно люблю. Казалось бы, не блещет оригинальностью текст, и слова простые, ан нет, цепляет, и еще как!...
When I feel the warmth
Of your very soul
I forget I’m cold
And crying
When your lips touch mine
And I lose control
I forget I’m old and dying
И бегут мурашки по коже, случаются выбросы адреналина протуберанцами и
День начался весело и задорно со стояния на промозглом сыром ветру в ожидании проводника в новый офис. Дошли в итоге сами, даже не заблудились...
Начинаю верить во всякие приметы - когда выходила только из дому, обнаружила на полщадке человеческое тело, перегородившее подходы к лифтам. Тело разбудил Н., ласково спросив, а не нужны ли товарищу проблемы с милицией?...Впрочем, судя по натюрморту, сей гражданинк адекватному восприятию реалий был несколько неспособен. Бутылочка водки, пива и, кажется, минеральной воды толкались вокруг картоночки. Запах не передать словами.
Какого черта все это забралось на тринадцатый (13ый!!!!) этаж - непонятно. Нашел гостиницу...
читать дальшеПод горячим солнцем Луизианы грелось небольшое поместье, со времен первых поселенцев принадлежавшее семье Аше. Основатель этого уютного гнезда был выходцем из старинного английского рода, авантюристом по натуре, поэтом в душе и известным знатоком женщин. В Америках он развернулся в полную силу – отхватил кус земли под плантацию, выгодно купил пару лавок, женился на дочери индийского вождя, родил четверых детей, пил по воскресеньям виски и не посещал церкви. Возможно, он бы дожил до старости, нянчил бы внуков и учил их виртуозно владеть саблей, однако повздорил с одним из своих партнеров, получил пулю в живот и скончался через два дня, усмехаясь своей традиционной саркастической ухмылкой. Впрочем, безутешной вдове врач сказал, что это был спазм лицевых мышц.
Старшему, Вильяму-Августу, было 15 и он уже слыл надменным франтом, в его жилах выражала возмущение кровь английской аристократии. Средние – близняшки Маргарет и Мина 10 лет – все время ходили парой и ссорились только из-за того, чья же теперь очередь вести за руку самого младшего члена семейства – 4-летнего Амадея, больше похожего на Ленина с октябрятского значка, нежели на великого тезку-композитора. Впрочем, ни он, ни другие об этом даже не догадывались и потому спали спокойно.
Вкратце отметим, что в возрасте 22 лет Вильям-Август повторил решительных шаг отца и уехал в Европу, целовать стопы деда и умолять о местечке на генеалогическом древе. Маргарет и Мина были разлучены, когда им обеим исполнилось 16 – не умевшая управлять хозяйством мать выдала одну замуж за соседа, щедро отдав в приданое половину поместья, другую – за чиновника из Нью-Орлеана, потому что тот был на вид человеком весьма благородного склада и имел несколько сотен тысяч долларов сбережений. Амадей умер от воспаления легких в тот же год, что и его отец.
…Мина, лишенная красот сельского пейзажа, страдала в городе. Ее муж, сорокалетний старик, целыми днями пропадал в учреждении, в клубе, оставляя ее дома наедине с богатой библиотекой и ворчливой старухой-горничной. Мина предпочитала ее обществу книги, и эта ее привязанность передалась ее дочери, названной (не без битвы с родителем, который непременно желал назвать дитя Софией-Викторией-Анной) просто – Аше.
Девочка переняла от матери аристократическую внешность, темные индейские волосы и любовь к книгам. От отца – тонкокостность и любовь к письму с той лишь разницей, что чиновник в основном развивал канцелярский жанр, а дочь его мечтала стать романисткой.
Впрочем, ее упражнения не особенно поощрялись. Чиновник был слишком напорист, а Мина – слишком слаба, чтобы доказать, что в желании девочки стать писательницей нет ничего зазорного. Мина сдалась, под угрозой самоубийства выпросила развод, постриглась в монахини и постаралась забыть все, что было с нею до принятия в лоно церкви.
Аше росла. Ей были наняты учителя французского, астрономии и математики. Аше старательно выговаривала «Же ву не компран па» и «Же не парль па франсе», думая одновременно о том, что в далеком Париже, который столица Франции, собираются целые литературные общества, приезжают русские поэты и представители царской фамилии. Разумеется, как и все девочки, Аше мечтала о принце.
И как во всех членах ее семейства в ней была сумасбродная жилка.
Однажды Аше надела старое домашнее платье цвета дорожной грязи, на голову натянула шляпу, подвязав ее под подбородком лиловой лентой, в саквояж положила смену белья, несколько тетрадок со своими рукописями и, преувеличенно крадучись, вышла за дверь.
Она добралась до Далласа, хотя сама толком не знала, что ее туда занесло, потом вернулась в Новый Орлеан, где, едва ступив по берегу два шага, села на другой корабль, шедший в Англию. Край ее далеких предков встретил ее неприветливой погодой и криками портовых рабочих. Девушка устремилась в Лондон, где сначала устроилась на работу в кондитерскую, откуда, приметив ее каллиграфический почерк и недурной слог (она составляла деловые письма для хозяина кондитерской – в основном о том, как сложно уплатить кредит и о том, что нужно еще патоки, много патоки, и пару мешков сахару), некий господин в цилиндре сманил ее на секретарскую должность. Аше чахла в вязких лондонских туманах и мечтала о тепле поместья, где прошло ее детство. Порой она замирала у окна, прикрыв глаза, и предавалась мечтам о радужном будущем. В эти моменты господин Даниель (разумеется, снявши цилиндр, как всякий приличный джентельмен)) наблюдал за ней и по лицу его также блуждало облако мечты.
Нет, не будем описывать историю их любви
Скажем только, что к моменту возвращения Аше в отчий дом поместье включало сад, край берега ручья, пару прудов, старый дом, которым никто не занимался уже очень давно и две пухлые пачки счетов. Но Аше была счастлива, ведь с нею был ее принц – господин Даниэль. И катаясь с ним на каноэ, или медленно гуляя по саду, она ни о чем не думала и была самой собой: радостной, улыбчивой, солнечной леди. К слову сказать, детективный роман этой милой леди, названный «Таинственное кровавое убийство в Гайд-парке в три часа пополудни» надолго стал любимой книгой лондонского бомонда.
рассказВнимание! Это сетевая версия рассказа - содержит ненормативную лексику.
Вадим Петрович выдернул из пачки новый лист белоснежной бумаги и занес над ним маркер как нож. Бумага лежала на столе, готовая к своей участи. Заныла печень. Вадим Петрович отшвырнул маркер, положил на лист громадную желтоватую пятерню, секунду помедлил, а затем резко скомкал листок и щелчком отправил его на пол. Там уже лежало несколько десятков белых комков. Вадим Петрович долго смотрел на них.
- Вот! Буттер! - наконец провозгласил он в тишине кабинета, вынул носовой платок и бережно протер лысину, - Буттер! Очень хорошо.
Он деловито взял маркер, выдернул из пачки новый лист, но замер.
- Хрен там. - сказал Вадим Петрович, - Не поймут. Русское надо. Надо-надо-надо... - он постучал маркером по листку, - Василек! Бред. Лесное! С какой радости? Луговое! Опять. Йо-о-оханный... - Вадим Петрович натужно потер мясистыми пальцами багровые пульсирующие виски, - Надо что-то новое. "Новое"!
Вадим Петрович размашисто вывел на весь лист "новое". Задумался. Скомкал бумагу и отправил ее на пол.
В писклявом хохоте затрясся лежащий на столе мобильник и поехал, жужжа, к краю.
- У аппарата. - сказал Вадим Петрович.
- Ало! Вадим Петрович! Это Скворцов! - хрюкнуло в трубке, - Докладываю: ну как бы первый цех реально пущен! Со вторым как бы маленькая проблема. Ну там канализация не это, короче, стоки надо как бы по-уму делать. Я как бы сейчас говорил с водоканалом...
- Стоп! - рявкнул Вадим Петрович, - Я должен выслушивать все это?
- Ну, как бы отчетность. - растерянно сказала трубка, - Возникли незапланированные как бы финансовые...
- Ты крадешь мои деньги?
- Нет!! Я потому как бы и...
- Тогда какого рожна ты крадешь мое время? Рассказываешь про каждый гвоздь? Кто директор - я или ты?
- Я, Вадим Петрович...
- Почему у меня должна болеть голова из-за твоих проблем?
- Виноват, Вадим Петрович...
- Я тебе уже сто раз говорил - меня это не интересует! Деньги я даю. Пустишь завод, принесешь мне смету.
- Виноват, Вадим Петрович...
- Вот так лучше. - смягчился Вадим Петрович, - Ты слово придумал?
- Вадим Петрович, я как бы...
- Да или нет?
- Я как-то... Тут как бы столько дел... Жена придумала, ну как бы, вроде чтоб "Солнечное"...
- Солнечное?
- Солнечное. Как бы.
- Солнечное. Зачем?
- Ну... - замялся Скворцов, - Масло оно ведь как бы желтое, ну и солнце вроде... Нет?
- Кретин! Масло желтое когда прогорхлое! Или слишком жирное! А у меня будет масло белое! Четыре миллиона евро! Желтое! Ха! Охуительное будет масло, понял?
- Понял, Вадим Петрович, буду как бы думать.
- Чтоб до вечера десяток вариантов! Не можешь сам - тряси жену! Кого хочешь тряси, хоть водоканал! Работягам своим объяви - кто найдет хорошее слово, дам денег. Пусть думают пока цеха монтируют!
- Трудно это, Вадим Петрович, - неуверенно сказала трубка.
- Думать трудно?
- Как бы, слово придумать трудно.
- А его не надо придумывать! Все слова уже придуманы тыщу лет назад! В русском языке миллион слов! Надо из них взять одно. Готовое. Простое и понятное. Ферштейн?
- Ферштейн, Вадим Петрович. Но как бы не знаю даже. Вот было бы в русском языке три слова - мы бы с вами сели и выбрали... А когда миллион, тут как бы професионал нужен. Этот, как его... Писатель какой-нибудь. Или поэт что-ли как бы...
- Поэт! Ты знаешь хоть одного поэта во всей Щетиновке?
- Ну в Щетиновке как бы может и нет... Хотя как бы двести тысяч жителей... Но в Самаре-то наверняка!
- Все дела брошу, поеду в Самару поэтов ловить!
Снова кольнуло в печени.
- Не долби мои мозги. - сказал Вадим Петрович, - К вечеру с тебя десять вариантов. Ауфвидерзейн! - он нажал отбой.
Снова взял в руку маркер, положил перед собой чистый лист, закрыл глаза и попытался представить пачку хорошего масла. Это удалось. На пачке даже виднелась надпись. Вадим Петрович попытался разглядеть название, оно было неразбрчивым, из трех букв.
- Луч? - произнес Вадим Петрович, - Мир?
С закрытыми глазами хотелось спать. Вадим Петрович снова сконцентрировался на пачке, но у той вдруг выросли тонкие ножки, и она резво убежала, неприлично виляя кормой.
- Сука! - огорчился Вадим Петрович.
В кабинет заглянула Эллочка.
- Минералочки, Вадим Петрович? - спросила она.
- Слово придумала?
- Роза.
- Что - роза?
- Масло "Роза". Такой цветок красивый.
- Йо-о-оханный... Элла, значит вот что - достань мне телефоны каких-нибудь поэтов! Я не знаю, писателей!
Мобильник зашелся в истерике. Вадим Петрович поднес его к уху.
- У аппарата!
- Вадим Петрович! Я как бы тут звонил в Москву брату, он сказал что теперь принято как бы всякого рода водку и закуску называть фамилией с двумя "эф"...
- У меня ни одной "эф" в фамилии.
- У меня есть. Я готов фамилию предоставить как бы.
- Масло "Скворцофф"?
- Как бы да.
- Скворцофф?
- Скворцофф...
- Ф-ф?
- Выходит, как бы так...
- Думаешь? А когда я тебя, ф-ф, завтра выгоню и поставлю какого-нибудь ф-ф-Козлова? Мы с ним этикетки будем перепечатывать? Ф-ф?!
- Вадим Петрович! Вадим Петрович! Вы как бы меня не поняли!!! Я же совсем не это имел!!! Я имел наоборот - сделать вашу фамилию!
- Мою фамилию?! На масло?!! Ты с ума сошел, придурок?!
- Так может вам лучше было бы не масло производить, а...
- Ты еще меня бизнесу учить будешь! Ты еще мне расскажешь что производить! Вон пошел!! К вечеру десять вариантов!!
- Уже как бы восемь! - торопливо сказал Скворцов.
- Двенадцать!!! - взревел Вадим Петрович и со злостью брякнул мобильник на стол.
В кабинет впорхнула Эллочка с листком бумаги.
- Нашла, Вадим Петрович. Фирмы по дизайну, рекламе и слоганам. Одна в Щетиновке и шесть в Самаре.
Вадим Петрович хмуро посмотрел на листок.
- Данке шон.
Эллочка тихо вышла. Вадим Петрович набрал номер в Щетиновке и прислушался. В эфире долго щелкало и постукивало, словно переговаривалась стая дятлов, затем раздались первые гудки и трубку подняли.
- Ало! - раздался высокий мужской голос. - Вы по поводу визиток? Не привезли пока, ждем, попробуйте перезвонить после обеда.
- Стоп! - рявкнул Вадим Петрович. - Ты директор?
- Я. - неуверенно ответила трубка, - А вы?
- И я директор. - сказал Вадим Петрович. - Есть разговор. Заказ.
- После обеда. Адрес знаете? - и трубка забубнила привычной скороговоркой, - Улица Партизана Глухаря, дом один. Он там один. Это от вокзала на четвертой маршрутке до конечной, там прямо до напорной башни, в проулок, по доскам через канавку, увидите гаражи - это Красноказарменная, а слева...
- Стоп. - сказал Вадим Петрович. - Жду у себя в офисе через полчаса. Бульвар Труда, здание Мэрии, четвертый этаж, "Фольксбуттер".
- Оп-па... - сказала трубка.
- С собой документ. На кого пропуск выписать?
- Э-э-э... Цуцыков. Василий Цуцыков.
- Пока будешь ехать - начинай думать. Ситуация такая - нужно название для масла. Но не простое. Самое лучшее название. Масло новое, сливочное, охуительное. Название должно соответствовать. Ферштейн?
- Я вас понял.
- Жду.
* * *
Василий Цуцыков оказался тощим человеком лет тридцати пяти, с узким лицом в золотых очках. В руках он нервно сжимал багровую кожаную папку, удивленно косясь на мятые бумажки, раскиданные по кабинету. Длинные волосы были схвачены сзади резинкой. Голубой, огорченно подумал Вадим Петрович, впрочем, какая мне разница? Он кивнул на свободное кресло. Цуцыков сразу расстегнул папку и вынул лист бумаги, исчерканный авторучкой. Вадим Петрович жестом остановил его. Крикнул Эллочке "кофе гостю!", вынул свою визитку и кинул ее вдаль по столу. Цуцыков взял визитку обеими руками.
- Сметана Вадим Петрович. - прочел Цуцыков торжественно, - Телефон какой длинный, это Москва?
- Это мобильный, - Вадим Петрович кивнул на трубку, - Через Германию. А теперь слушай меня внимательно, объясняю один раз.
Цуцыков поерзал талией в кресле, сложил ладони и замер.
- Мне пятьдесят пять. - задумчиво начал Вадим Петрович, - У меня небольшой замок под Кельном, жена, две любовницы, две дочки и сын в Америке. Мне ничего не надо. Ферштейн? Вообще ничего. Можешь такое представить?
Цуцыков вежливо покивал.
- Когда я уезжал, у меня было столько денег, сколько ты в кино не видел.
Цуцыков вежливо покивал.
- За мной охотились такие люди, которых ты никогда не увидишь.
Цуцыков застыл с полуулыбкой.
- Теперь уже не увидишь. Столько лет прошло, все поменялось. Я вернулся чтобы делать в России бизнес. Ты слышал, что в Щетиновке строится завод масла?
- Конечно! - Цуцыков энергично кивнул.
- Я был на выставке в Бельгии. Купил самого нового оборудования на четыре миллиона евро!
- Это если в рублях... - Цуцыков задумался и стал чесать лоб над очками.
Вадим Петрович щелкнул пальцами, привлекая внимание.
- Четыре миллиона евро только оборудование! Я построил завод. Я поднял и перестроил пятьдесят коровников. Я буду выпускать масло. Охуительное русское масло! Такого нет даже в Германии! А в Щетиновке будет! Ты сам откуда? Наш, местный?
- Родился в Щетиновке. - закивал Цуцыков, - Окончил Самарский университет с красным дипломом.
- Хорошо что местный. - удовлетворенно кивнул Вадим Петрович. - Есть маленькая проблема. Нужно название. Но не просто название. Самое лучшее название для масла. Мы тут думали, думали... Нужны свежие силы.
- Я готов! - Цуцыков вскинул голову и посмотрел Вадиму Петровичу в глаза. - К какому сроку?
- Вчера. - сказал Вадим Петрович.
- И все-таки?
- Третью неделю бьемся. Завтра я улетаю. Сегодня к вечеру надо решить. Деньги - не вопрос. Дам сколько попросишь. Хоть сто евро, хоть триста, хоть пятьсот.
- Полторы тысячи... - пискнул Цуцыков и испуганно вжал голову в плечи.
- Сколько-о-о??! - Вадим Петрович медленно поднялся во весь свой рост и навис над столом, - За одно-единственное слово?!!
- Такая цена. - пробормотал Цуцыков.
- Одно слово!!!
- Разработка бренда!
- Одно слово!!!
- В Самаре три тысячи! В Москве пять! Наверно...
- Ты не в Москве!!! - рявкнул Вадим Петрович.
Заныла печень. Вадим Петрович устало опустился в кресло.
- Да какая разница? Дам и полторы, только придумай.
Цуцыков важно поправил очки. Вошла Эллочка и поставила перед ним дымящуюся чашку, а перед Вадимом Петровичем - бутылочку французской минералки и бокал. Вадим Петрович жадно опрокинул бутылочку в бокал.
- Читай, что у тебя готово?
Цуцыков элегантным жестом поднес к лицу руку с листком. Точно голубой, подумал Вадим Петрович.
- Доярушка!
Вадим Петрович с омерзением помотал головой:
- Вот только не надо этого совка! Этих всяких, блин, ударница - доярница - красная заря, без этого! Прошлый век! Масло новое, охуительное, для простых русских людей. Ферштейн?
- Огонек?
- Йо-о-оханный...
- Василек?
- Тупо! Так и я умею! Это обычное название, а мне надо самое лучшее! Чтоб человек прочел этикетку и остолбенел - вот оно, наконец! Мечта всей жизни! Не пройти мимо! Ферштейн?
- Весна?
Ну точно голубой, подумал Вадим Петрович и начал пить минералку.
- Ласточка?
- Насрала. Прямо в пачку.
- Свежесть?
- Зубная паста.
- Луговое?
Вадим Петрович поперхнулся и посмотрел на Цуцыкова.
- Да с какой радости "Луговое"?!
- По ассоциации. Коровы-то на лугу пасутся.
- Но на лугу навоз, а не масло? Ты был на лугу?
- Солнышко.
- Думали уже. Понимаешь... Как тебя?
- Василий Цуцыков.
- Понимаешь, Василий, название должно быть сильное! Звучное! Могучее! Мощное!
- Тайфун?
- Тьфу.
- Гольфстрим?
- Да заткнись! Слушай: вот у нас было такое предложение - "Буттер". Буттер - по-немецки "масло". Обсудили - не подошло. Почему?
- Понятно почему. Получается масло-масляное.
- Идиот! Просто нужно русское, мать твою! Русское! Ферштейн?
- Лебедушка?
Вадим Петрович вздохнул и перевел тяжелый взгляд на бокал. Бокал выдержал, не рассыпался.
- Соловушка?
Вадим Петрович демонстративно разглядывал толкающиеся пузырьки минералки. Сроду не было голубых в Щетиновке, думал он.
- Пастушок?
- Может сразу "Петушок"? - перебил Вадим Петрович.
Дверь за Цуцыковым закрылась. Вошла Эллочка и унесла нетронутую чашку кофе. Вадим Петрович снова положил перед собой чистый лист. "Русское" - написал он на нем и задумался. Зажужжал телефон.
- У аппарата. - сказал Вадим Петрович.
- Ало! Это как бы Скворцов. - раздалось в трубке. - Соловушка.
- Что-о-о?
- Как бы "Соловушка".
- Теперь директор у меня пидор. - вздохнул Вадим Петрович. - Что ж ты, дурень?
- Жена придумала как бы. А я вот что подумал, может так и назвать как фирму - "Фольксбатер"?
- Объясняю. Уже сейчас одному объяснял. Название нужно а - сильное, б - русское, г - необычное, е - охуительное. Ферштейн?
- Будем думать, Вадим Петрович. А стоки оказались как бы в порядке! Ничего не надо переделывать.
- Так хрена ли ты мне голову морочил?! - Вадим Петрович отбросил телефон и снова взял в руки маркер.
- Масло "Медведь". - заявил он после долгой паузы. - Это уже хорошо. Это не соловушка. А еще масло "Русская тройка"!
Он торопливо заскрипел маркером. Перечитал написанное - и бросил листок на пол.
- Старо и скучно! - объявил Вадим Петрович. - Новые идеи нужны. Элла! Элла!
В кабинет заглянула Эллочка.
- Элла, принеси книг что ли каких-нибудь. Газет. Самых любых! Идеи нужны!
Эллочка исчезла. Заверещал телефон.
- У аппарата. - сказал Вадим Петрович.
- Вадим Петрович! Это Цуцыков! Можно Вам перезвонить куда-нибудь чтоб не через Германию?
- Нет!
- Хорошо! Я придумал русские названия!
- Говори.
- Русская тройка!
- Пфу ты...
- Это не все! - заторопился Цуцыков, - Есть еще лучше! То, что вам надо!
- Давай, не томи.
- Королевское! - объявил Цуцыков.
- Хм. Королевское?
- Мне тоже очень нравится! - оживился Цуцыков.
- Королевское - вот это уже разговор. Неплохо, неплохо. Очень даже неплохо. Хм... А что? Масло "Королевское"! Нет, не пойдет.
- Почему? - огорчился Цуцыков.
- Платформа "Короли" и село "Короли" в тридцати километрах. Подумают что оттуда масло. А масло наше, щетиновское.
- Может так и назовем: "Щетиновское"?
- Неаппетитно.
- Наше масло?
- Глупо.
- Масло "Новое"?
- Неоригинально. Масло новое, а название старое. Что там у тебя еще?
- Царь-масло.
- Это как это?
- Ну, есть царь-колокол, царь-пушка, а у нас будет царь-масло!
- Царь-масло? А ты о бабах думал? Как будут наши бабы в магазине спрашивать? Дайте пачку "царямасла"? Ты о бабах вообще когда-нибудь думаешь?
- Масло "Зверь". Вариант: "Зверь-масло".
- Невразумительно. Еще?
- Ну в общем пока все. Ничего не подходит?
- Продолжай думать. У тебя уже получается. Чтобы к вечеру...
- Вот! Царское! - перебил Цуцыков. - Раз "Королевское" не подходит. Дайте мне пожалуйста пачку "Царского масла"! А?
- Брось. - поморщился Вадим Петрович, - Оборудования на четыре миллиона евро! У царя столько не было. Не надо царей! Не надо совка! Не надо показухи, "Березка", "Медведь", "Русское поле". Не на экспорт делаем! Пока. Для себя, для своих. Наше, новое, охуительное масло! Нужно яркое, неожиданное название! Ферштейн? Включи фантазию! Хватай самые безумные идеи, не стесняйся! И больше думай о бабах!
Вадим Петрович отложил мобильник и шумно вздохнул. В кабинет аккуратно вошла Эллочка. Она несла поднос, на котором высилась груда книг и газета. Вот молодец девка, подумал Вадим Петрович, умница, даром что Мисс-Самара. Масло "Элла"? Маслоэлла. Дайте пачку маслаэ-э-э... Блевать. Вадим Петрович осмотрел стопку. Сверху слоями были накиданы одинаковые пестрые томики в тонких обложках. Вадим Петрович развернул пирамиду корешками к себе. Алексей Алексеев: "Приключения Пещеристого", "Дело Пещеристого", "Пещеристый наносит удар", "Вход для Пещеристого", "Выход для Пещеристого", "Пещеристый возвращается", "Гильотина для Пещеристого", "Опознание тела Пещеристого".
Вадим Петрович яростно смахнул томики на пол и вытянул наугад книгу в солидном черном переплете. Приоткрыл и засунул палец между страниц. Затем распахнул и поглядел куда попал. "ПОЛИПЪ - древнiе называли такъ каракатицу или спрута". Вадим Петрович глянул на обложку. Так и есть, словарь Даля, третий том. Потянулся за газетой. Районная многотиражка. "Новости города - у приезжего задержаны наркотики". "Сетка-рабица оптом и в розницу". "Чудеса "Зеленой аптеки" или как мы помирились с простатой".
- Йо-о-ханный... - крякнул Вадим Петрович, отшвырнул "Щетиновскую звезду" и вновь распахнул томик Даля. - "ПОИЗРЕБЯЧИЛСЯ - старикъ, ужь и не помнитъ ничего".
Остро заныла печень. Вадим Петрович смахнул на пол все, что было на столе. Глухо брякнул поднос. Рассыпчато прозвенел бокал. Да черт бы вас всех, подумал Вадим Петрович и стукнул кулаком.
- Элла! Маленькую!
В кабинет заглянула испуганная Эллочка.
- Вадим Петрович, но вам же...
- Делай что я сказал!
- Вадим Петрович... - в голосе Эллочки были слезы.
- Неси! - рявкнул Вадим Петрович.
Через минуту перед ним стояла стопка водки и бутерброд с сыром. Вадим Петрович опрокинул стопку и удовлетворенно зажмурился. Заверещал мобильник.
- У аппарата.
- Это Цуцыков! - выпалила трубка, - У нас все готово. Отличное название!
- Ну?
- Масло "Афродита"!
- Кто такая?
- Древняя богиня. До Христа жила.
- Не надо древнюю, масло новое, свежее.
- Ну она симпатяга такая, голая, фигуристая... - Цуцыков был обескуражен.
- А масло при чем?
- Согласен. Есть еще варианты! Аннушка. Маруся. Женечка. Сашенька.
- Вот пидарас. - поморщился Вадим Петрович, - Ну сколько раз повторять? Четыре миллиона евро! Небывалое, охуительное масло! Еще есть варианты?
- Ну... Масло "Носорог".
- Не понял?
- Носорог. Почему-то вдруг. Ну это уже так... Напоследок уже, устали наверно.
- А я при чем?!
- Извините. Больше не повторится.
- Это все?
- Нет, еще есть. Маслоежка.
- Масло "Маслоежка"?
- Вариант: масло "Гладкая жизнь".
Вадим Петрович вздохнул и покрутил пустую стопку.
- Вы там совсем уже устали или ты трахнутый на всю голову?
- Ну есть конфеты "Сладкая жизнь", ну а тут мы подумали что масло...
- А если я пурген начну производить?
- Ну в общем пока все. Вариантов нет. Ничего не подходит?
- Приезжай в офис. - сказал Вадим Петрович. - Будет мозговой штурм.
Вадим Петрович отложил трубку и покатал стопку по столу.
- Элла! Вызови всех в офис. Скворцова. С женой! И этого, чернявого... И... - стопка выскользнула из-под руки, упала на пол и кратко щелкнула, - Да черт с ними со всеми!!! Никого не зови!!! Бутылку водки и пожрать!! Курицу!! Свинину!!! Сало!! С перцем!! В кабак! Гори оно все...
* * *
- Вася, мля, ты меня уважаешь? - спрашивал Вадим Петрович, наклоняясь через дощатый столик к самому лицу Цуцыкова, чтобы перекричать оркестр.
- Тридцать лет назад все пацаны Щетиновки знали кто такой Вадик Сметана! Понял? Уважали!
- Угу... - кивал Цуцыков, - А может и назвать "Фольксбуттер"?
- Да погоди, Вася-йо. - морщился Вадим Петрович и тряс его за плечо, - Все знали Вадика Сметану! И в Королях знали! Боялись! И в Самаре слышали!
- Угу... - кивал Цуцыков, - А может переоборудовать цеха на сметану?
- Мля! - стучал кулаком Вадим Петрович, - Вася, пойми! А потом - перестройка! В Москве знали меня! По всей стране знали, суки, кто такой Сметана!! Сметане все можно! Я любые проблемы решал! Вот только название придумать не могу. Знал бы что такое будет - ни на хрен бы не покупал оборудование за четыре миллиона на этой сраной распродаже!
- Угу... - кивал Цуцыков.
- А вот голубых в Щетиновке сроду не было. - вдруг вспомнил Вадим Петрович с огорчением, - Ты чего в пидоры пошел, Вася?
- Сам ты пидор! - взвизгнул Цуцыков, - Я женат с семнадцати! У меня трое по лавкам! Попробуй их прокормить этими сраными визитками и рекламками! Фирма крошечная! Я и Светка! Доходы - во! - Цуцыков сжал кукиш.
- А че волосы не стрижешь? - опешил Вадим Петрович.
- Мля-я-я-я-я!!! - вскинулся Цуцыков.
- Тихо-тихо! - Вадим Петрович миролюбиво помахал желтой пятерней и налил еще по стопке, - Хорошо что не пидор. Уважаю. Придумай мне слово, Вася. Пять тысяч дам!
- Не знаю-ю-ю я-я... - Цуцыков мотал головой и Вадиму Петровичу казалось что он вот-вот заплачет.
Они чокнулись и выпили.
- Вася, все просто. Масло охуительное. Нужно чтобы человек почувствовал это всей душой! - Вадим Петрович постучал ладонью по печени. - Ферштейн?
- Охуительное масло. - неожиданно трезвым голосом сказал Цуцыков.
- Не понял?
- Охуительное масло. Чего думать-то!
- Так нельзя! - испугался Вадим Петрович.
- Иначе никак.
- Так нельзя! - повторил Вадим Петрович.
Цуцыков скорчил неожиданно дикую рожу:
- Сметане все можно, Сметане все можно! - передразнил он, но Вадим Петрович смотрел сквозь него, вдаль.
- Охуительное масло. - он налил стопку до краев и опрокинул в рот, - Ну, Васька! Ну, гений! Профессионал! Че ж ты раньше-то молчал, сука?
- Дизайн я сделаю. - сказал Цуцыков, - Тут уже не надо выпендриваться, белая пачка - черные буквы.
Словно железная рука схватила печень и сжала, начала крутить внутри живота, как выкручивают из грибницы боровик. Подкатило к горлу. Зал кабака закружился и улетел, со всех сторон навалилась желтоватая темнота.
- Вадим Петрович!!! - закричал Цуцыков.
* * *
В белых коридорах госпиталя Хольденштрау Вадим Петрович впервые почувствовал себя безнадежным стариком. За год - три операции. Лазерная терапия, горы таблеток на тумбочке... Иногда жена пересказывала ему новости из России. Небывалая популярность у населения, золотая медаль на фестивале российских продуктов. Налажены поставки в Москву. Выстроен новый корпус. Скворцов стал почетным членом Лондонского клуба. Госдума продолжает обсуждать поправку к законопроекту о цензуре названий, но мнения снова разделились. "Фольксбуттер" подает в суд на щетиновскую "Велину", выпустившую пакеты быстрого приготовления "Нехуевый супчик", но суд не признает плагиата. В Самаре выходит первый номер журнала "Нехуевые ведомости". В Москве открывается центр туризма "Охуительный сервис". В Англии начат выпуск реппелента от комаров "Факофф". Вадима Петровича все это давно не волновало. И когда доктор Вильдер сказал, что надежды нет, Вадим Петрович не почувствовал никаких эмоций. А когда доктор Вильдер предложил заморозиться в жидком азоте пока врачи не научатся лечить цирроз, Вадим Петрович лишь вяло кивнул.
* * *
Очнулся он в большом светлом зале, лежа в кресле странной конструкции. Сознание будто разом включили. Вадим Петрович посмотрел на себя и увидел, что одет в обтягивающий костюм салатового цвета. Раздались аплодисменты. Вадим Петрович вздрогнул и увидел прямо перед собой шеренгу солидных людей, одетых в обтягивающие деловые костюмы. Со всех сторон поблескивали объективы камер. Наконец один из присутствующих важно шагнул вперед, вытянул ладонь и произнес:
- Позвольте зачитать невъебенно торжественную ноту вежливости от Пиздатого президента Охуительного Союза Мировых Государств! Мы охуительно рады приветствовать возвращение к жизни охуительно первого человека, пробывшего в жидком азоте семьдесят пять нехуевых лет! Да здравствует наша охуительная медицина! Заебись, блядь!
...В руках Холмогоров нес образ Казанской Божией Матери, который с этого момента можно считать еще одним символом из христианской иконографии, избранный наци для одурения толпы, наряду с постоянно оскверняемыми Спасом Нерукотворным, св. Георгием Победоносцем, Архангелом Михаилом и другими.
...Например, митрополит Кирилл (Гундяев) в телеэфире не мог не поддержать миф о том, что в Смутное время, одна из дат которого связана с 4 ноября, внешний враг захватил столицу и вошел в Кремль, разрушив некую «вертикаль власти». Нетрудно понять, что если бы он поведал о том, как сама власть ввела тогда поляков Москву, да еще и с участием будущего царя Алексея Михайловича, то картина получилась бы несколько нелицеприятной.
(ц) Бабр.Ру
статья целиком. Такие вещи надо хранить"Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй…"О формировании в нашей стране новой тоталитарной идеологии на национально-религиозной основе известно широко. Но мало кто из нормальных людей способен спокойно взирать на реанимацию еще не забытой «коричневой чумы» ХХ века...
Сегодня можно уже вспоминать, как проходил в Москве очередной суррогат ноябрьских праздников, поименованный неким безличным, но несомненно злым острословом Днем народного единства. Прошвырнулась по бульварам столицы толпа дюжих парней под флагом Евразийского союза молодежи (ЕСМ), среди которых в качестве заявленных «частных лиц» еще восемь откровенно нацистских организаций и скинхэдов. Все они – «бойцы» из ЕСМ, ДПНИ, РОНС, ЛДПР, РОД, НДПР, ННП, "Национал-патриотов России", как полагается у «наци» всего мира, в черных куртках и плащах. Некоторые, самые беззастенчивые – еще и в черных вязаных масках с прорезями для глаз. Возглавлял многотысячное шествие Егор Холмогоров политобозреватель радио «Маяк» и председатель Консервативного Совещания, подобравший для той России, к которой устремлены взоры российских нацистов, очень точный эпитет «санитарная империя». Именно такой, по-волчьи санитарной видится роль России в общемировых процессах и остальным нашим «державникам» от красных реваншистов до радикальных государственников. В руках Холмогоров нес образ Казанской Божией Матери, который с этого момента можно считать еще одним символом из христианской иконографии, избранный наци для одурения толпы, наряду с постоянно оскверняемыми Спасом Нерукотворным, св. Георгием Победоносцем, Архангелом Михаилом и другими.
Шествие, показанное по каналам интервидения шокировало весь мир кроме, пожалуй, самой России. Несмотря на то, что о формировании в нашей стране новой тоталитарной идеологии на национально-религиозной основе известно широко, мало кто из нормальных людей способен спокойно взирать на процесс реанимации еще не забытой «коричневой чумы» ХХ века. Скандал мог разразиться серьезный, если бы не аналогичные по духу события во Франции, на которые и пришелся информационный акцент в эти дни. Быть может, обида за то и стала на следующий день причиной настойчивого «пророчества» Дмитрия Рогозина о том, что в нашей стране в самом ближайшем будущем вероятен не столько «оранжевый», сколько «французский» сценарий развития событий. Но, что ни говори, нацистский «правый марш» все равно стал в Москве главным и единственным видимым признаком «народного единения», что позволяет предполагать, под каким знаменем вожделеет оного наша родная власть.
Об идее «альтернативы» замшелому празднованию даты большевистского переворота, после которого Россия потеряла веру и культуру, а российские народы оказались в состоянии духовного рабства, писано и говорено в эти дни много. В частности, об исторической подтасовке, посредством которой дата 4 ноября была увязана с ложным представлением россиян об истинной природе смуты XVII века. О странной пропагандистской идее «примирения» всех со всеми, вместо покаяния и прощения, так нужных сегодня нашей бедствующей стране. О благодушном приятии новой редакции российской истории, где в гражданских «святцах» Сталин соседствует с российскими новомучениками, а проклявший большевизм Патриарх Тихон с общенационально почитаемым «вождем мирового пролетариата».
Все это можно было бы списать на бесспорную косность общества и его полную дезориентацию в условиях общего кризиса, в который ввергнута страна по усердию наших правителей. Но к дате 4 ноября россиян готовили не только кадровые пропагандисты, способные в угоду текущему режиму на все. Приданию «сакрального» смысла бессмысленной дате активно способствовали и наши «духовные вожди» актеры, литераторы, научные и общественные деятели, религиозные и иные лидеры. Большинство из них не стоит подозревать в незнании истинной цены «аргументам»в, которыми они пользовались. Но, пропаганда на то и пропаганда, чтобы во время соответствующих кампаний напрочь забывать о таких вещах, как логика, совесть или сама истина.
Например, митрополит Кирилл (Гундяев) в телеэфире не мог не поддержать миф о том, что в Смутное время, одна из дат которого связана с 4 ноября, внешний враг захватил столицу и вошел в Кремль, разрушив некую «вертикаль власти». Нетрудно понять, что если бы он поведал о том, как сама власть ввела тогда поляков Москву, да еще и с участием будущего царя Алексея Михайловича, то картина получилась бы несколько нелицеприятной. Но в стремлении «оправдать высокое доверие» митрополит и сам крепко запутался. Упрекнув до того одного из политиков в нецерковности взгляда на вещи, с помощью этого исторического изыскания он сам и опроверг собственное заверение. Потому что заявил, что приветствуя праздник, церковь опирается исключительно на «нравственные постулаты», общие для традиционных религий страны. Но, разве можно называть подтасовки нравственным делом?
Другое дело, что история в нашей стране после «краткого курса» – наука, как известно, особо «терпеливая». Поэтому, на общем фоне ее нескончаемых истязаний упомянутая «липа», как и наступившее, якобы, народное «единение», проскочили никем не замеченными. Разве, что историки удивлялись, как после «захвата» Кремля, где больше года под осадой сидели поляки вместе с пригласившим их правительством Семибоярщины, в которую входил отец будущего царя боярин Романов, все они потом остались живы и здоровы. Да, как после «победы над польскими захватчиками» 4 ноября 1612 года, те умудрились держать Русь под контролем еще шесть лет. А потом еще и мир заключить – выгодный для Польши и вынужденный для Руси, которая могла, иначе, потерять Троице-Сергиеву крепость-монастырь.
Неспециалистам же в российской истории легче было бы удивиться другому тому, как митрополит свел воедино нынешнюю фикцию, якобы, состоявшегося в стране «гражданского общества» с инициативой Козьмы Минина. Потому что это он поднял народное ополчение и вынудил участвовать в нем не одного лишь Пожарского, но и сотни других отпрысков «голубых кровей». А легитимная власть того времени – московское боярство, как известно, пыталось восстановить народ против Минина, который был самым настоящим бунтовщиком против власти и сыграл главную роль в тех событиях. Но в таком случае слова владыки можно понимать, как завуалированную симпатию к народным волнениям и пожелание того же нынешнему «гражданскому обществу»? Говорит же он буквально, что «были смута, борьба, интриги, гражданские конфликты… И вот из недр народной жизни поднялась мощная волна сопротивления, то, что мы сегодня называем гражданским обществом, и страна была освобождена». Тем паче, что тут же, называет канун осады Троице-Сергиевой Лавры едва ли не исторической датой образования державы, сравнимой с наиболее крупными государствами того времени. В смысле, мол, только после народного бунта против засилья легитимной власти Семибоярщины с призванными ею поляками, и «потекли на Руси молочные реки в кисельных берегах»…
Особое внимание, уделенное агитации россиян митрополитом Кириллом, можно оправдать только высокой степенью конкретики, с которой отнесся он к данному «делу государственной важности». Заметим, что говорить о трупе из мавзолея он, при этом, счел преждевременным. Но, не приводить же в качестве примера негосударственной пропаганды обтекаемых фраз вышестоящего митрополиту чина, вроде «без прошлого не может быть настоящего и будущего». Да и, кто еще может сравниться с руководителем ОВЦС в точности, с которой он выражает нужные мысли.
Лидеры других конфессий, конечно, тоже не обошли нововведение вниманием. Только не каждый лично, а всем своим «коллективом». Межрелигиозный совет России, через который и насаждалась идея официального празднования новой даты, выступил с морализаторским обращением на тему того, как важно не забывать делать добро и предложил дату 4 ноября считать Днем добрых дел. Из текста документа можно заключить, что это должно привести каждого «к исцелению души», а всех вместе «к духовному оздоровлению». Подписали документ, понятно, мусульмане, иудея, буддисты и протестантские лидеры. А отдельное от коллектива, личное мнение главы российских католиков Тадеуша Кондрусевича, что все, помогающее консолидации общества, «это хорошо», можно считать вынужденным по причине известных обстоятельств. Поэтому, митрополит Кирилл, представляющий «самую традиционную» конфессию высказался из религиозных лидеров не только в первую очередь, но и наиболее обстоятельно. Что, в свою очередь, позволяет видеть в его лице выразителя общего мнения всех «менее традиционных» религиозных организаций страны. И это был немалый вклад в то, что ценой неимоверного «передергивания» фактов и исторических фальсификаций банальная истина, что хорошо – это хорошо, а плохо – это плохо, предстала в глазах российской общественности в «освященном», так сказать виде. В смысле, приобрела необходимый любой квазинациональной идее явственный оттенок сакральности. Нечто, вроде вынесения иконы Казанской Богоматери во главу нацистского шествия.
Итак народ, можно считать, худо бедно, но объединился. А как обстоят дела со ранее рекламируемой идеей о «согласии и примирении»? Это она, помнится, породила в чьей-то голове мысль, воплощение коей и стала нынешняя выплывшая из смутного времени дата. Ведь, это бесспорно, что объединение без предварительного согласия выглядит как-то нелогично. Да и, на какой почве может произойти примирение не просто по-разному мыслящих живых людей, что было бы естественно, а двух, принципиально противоположных мировоззрений? Одного обращенного к Богу и Его человеку, и другого – развернувшегося лицом к интересам безличного государства.
Идея великодержавности в России присутствовала, наверное, с самого начала появления реальных признаков государства, то есть с Петра. Как известно, с тех пор она побывала и русско-имперской, и империалистической советской. Теперь, похоже, приходит черед националистической. По крайней мере, «чудище обло», рождаемое «симфоническим симбиозом» власти и религии свидетельствует о том, что представляет собой в глазах власти нынешний идеал государственности вполне откровенно. Но стоит ли в таком случае серьезно относиться к общероссийским инициативам по «согласию и примирению»? Стоит ли церкви и государству обсуждать вопрос о том, хоронить ли не хоронить Ильича? И не прав ли с государственной точки зрения митрополит Кирилл в своем суждении о преждевременности упокоения в земле этого жупела сатанинской славы большевизма. Ведь, трупопоклонники, это уже готовые «империалисты», в противоположность остальным, толкующим о благах для человека. Их массы не придется ни выращивать с нуля, ни загонять в новый ГУЛАГ– потребуется лишь изменить наименование ориентира с «советского большевизма» на «национал-православную державность»…
Если стряхнуть дикое наваждение всей этой нарождающейся идеологии, кощунственно обрамленной религиозной символикой, то проступит сквозь туман хорошо знакомая всем нам технология большевистской пропаганды. То, что она не пользуется исторически устаревшими понятиями «пролетариат» и «коммунизм», а обращается в своих нуждах к идеалам вечного порядка, нисколько не меняет ее сущности. Потому что цель нынешней промывания мозгов российскому населению остается той же, что до начала перестройки. Это готовность одних на все, лишь бы сохранить себе условия вторить произвол в отношении других себе подобных.
Среди комментаторов, к счастью, оказались и вменяемые люди. Тема, что курит автор пока не раскрыта. Демонолог-публицист с претензией на лавры Дюма-отца, сына и св.духа.
Нет-нет, я ничего не напишу, не скажу, буду молчать, наберу в рот воды, закрою глаза, спрячусь подальше и никому ничего не скажу, пока не наступит подходящий момент...
Охранять мои секретики будут толпы голеньких чахкли и нойда Риз из Нотозера, никакие пайцзы не дадут права входа!..
В Великобритании тексты литературной классики в помощь студентам и школьникам перевели на язык SMS-сообщений, сообщает NEWSru.
В частности, некоторые произведения Шекспира были сжаты при помощи правил записи SMS-сообщений до нескольких десятков строк для автоматической отправки на мобильные телефоны. К примеру, знаменитый монолог Гамлета "Быть или не быть?" теперь выглядит так: 2b?Ntb?=? ("To be or not to be? That is a question"). Такие SMS-тексты должны помочь учащимся лучше разбираться в классической литературе и эффективнее готовиться к экзаменам.
И как, интересно, теперь целиком выглядит упомянутый монолог?...